В Тбилиси мы добирались через Ереван – авиасообщение с Грузией уже отменили. На армяно-грузинской границе нам штампанули визу без всяких вопросов. Вопросы не задавали даже тогда, когда пограничники узнали, что мы – журналисты.
Смущенные такой приветливостью, отправились дальше в надежде получить по шее.
Тбилиси. Город – сонет, танка, цветок. Кто был – знает, кто не был – не расскажешь. Люди непринужденны и доброжелательны.
Грузинские войска уже в Цхинвали. Перед зданием грузинского парламента сходка в поддержку президента Саакашвили. Человек двести. Энергично размахивают редкими флагами. Красные кресты на белом. Отчего впечатление: медицинское учреждение буйного типа.
Таксист отговаривает лезть в толпу, говорит: больные.
Рядом автобусы с резервистами. Молодежь с грустными глазами. Куда ехать, зачем, какой Цхинвали? Лучше шашлык-машлык и шампанское-мампанское. С такими глазами воевать не ездят. Тут же матери молодых людей. С глазами матерей – только в петлю.
10 августа. В начале седьмого утра Тбилиси где-то бомбят. Потом выясняется – авиазавод. Паники нет, грузины недоумевают. Никто не ожидал, что до такого может дойти. «Докатились».
Грузинские телеканалы передают, что взорван Рокский туннель и сообщение между Осетиями прервано.
– Врут, – убежденно говорит директор нашей гостиницы и переключает кнопки в поисках российских каналов. Находится «Вести-планета». (В Тбилиси у многих есть спутниковые тарелки, так что нет проблем с тем, чтобы узнать российскую точку зрения.) Видит остановившуюся строку, сообщающую ему, что в Южной Осетии погибли 2000 мирных жителей.
– Врут, – не менее убежденно говорит он и выключает телевизор.
Едем дальше, в Гори. Уже поползли слухи, что русские будут мстить за Южную Осетию и дойдут до города.
Электричества уже нет. Воды – тоже. В Гори только старики и мужчины. Мужчины отправили свои семьи в глубь Грузии, в основном – в Тбилиси.
По городу на свежих японских джипах гоняют некие военные в американской экипировке. По виду очень воинственно настроенные. Но кажется, что гоняют без всякой цели. Или ради удовольствия побыть немного Рэмбо, если случай подвернулся.
Спрашиваем у нескольких Рэмбо, как бы нам найти гостиницу, а то мы неместные, из Москвы.
– Э, дорогой, какие сейчас гостиницы? Потом приезжай, когда персик созреет, – говорят.
Но гостиницу найти помогают. Вернее, директора гостиницы. Мы – единственные постояльцы. Он специально для нас отпирает свой «Интурист» без света и воды.
В направлении Цхинвали движется грузинская бронетехника. Мы движемся в направлении жилых кварталов Гори, которые днем раньше бомбила российская авиация.
Несколько бомб попали в пятиэтажки рядом с Московской улицей.
Из сгоревшей пятиэтажки шумно вываливается осетинка. Густо по-русски материт русских и Саакашвили.
– Второй день он на нас ноль внимания. Хотя бы воды привезли. Хотя бы заехал к нам, сказал чего-нибудь.
Осетинке согласно кивают ее грузинские соседи. Другие уже готовятся хоронить родственников. Молодая пара сгорела заживо. Они ждали ребенка… Соседи по инерции жалеют еще и их новую «семерку», тоже сгоревшую заживо.
Беженцы из Цхинвали ведут нас к еще одной точке. На улице Хахуташвили. Они так это и называют: точка.
В подвале двухэтажного дома лежит половина женщины. Половину женщины никто не решается вытащить. Под завалом еще четверо.
В этом двухэтажном здании 15 лет живут беженцы из Цхинвали.
Родственник погибших, Шурман, машинально выбирает куски бетона, вытаскивает уцелевшие вещи. Он никого не ругает: ни Саакашвили, ни русских. Просто машинально разбирает завал.
Потом говорит: «Хорошо, что сейчас каникулы, детей в школе нет». В школе, рядом с которой упала бомба на улице Хахуташвили, учатся дети многих национальностей, но половина – из русских семей.
Нас ведут в русский дом, чтобы показать, как русским здесь хорошо живется. Это так всегда здесь, в зоне грузино-осетинского конфликта. Приходишь к грузинам – они сначала показывают тебе соседей осетин и русских, «которых никто не трогает», затем все вместе идем пить «Саперави».
Приходишь к осетинам – они ведут тебя к соседям грузинам, «которых тоже никто не трогает», затем – точно такое же «Саперави».
Кто с кем воюет, за что – понять невозможно с 1993 года. Ну не за «Саперави» же?
Впрочем, я совершенно теперь уверен, что сожженный труп грузина не отличить от сожженного трупа осетина.
Все еще думаем, что нас арестуют. Бесполезно. Представитель грузинского минобороны с веселым именем Нана пытается найти для нас водителя, который не побоялся бы поехать на позиции в сторону Цхинвали. В пресс-центре – журналистский интернационал. Поляки и украинцы в бронежилетах. У них страховка. Русские, мы то есть, и грузины – без жилетов и без страховки.
Город совершенно пустой и темный. Пытаемся раздобыть еды. Неожиданно в ночи натыкаемся на супружескую пару, которая буквально тащит нас в свой дом – ужинать.
Выясняются две значительные вещи. Что «Саакашвили – затычка в попе Буша» и дружить надо с соседями, а не через Атлантический океан. Что у Мириан и Резо куча родственников в Москве и мы все, в сущности, земляки.
Такое ощущение, что у каждого второго грузина есть родственник в Москве или, на худой конец, в Питере.
Короче говоря, после застолья обремененные тремя килограммами подарочных помидоров, мы возвращаемся в гостиницу, уже потеряв всякую надежду даже на простую человеческую проверку документов.
Утром 11−го едем в сторону Цхинвали. Дорога запружена грузинской бронетехникой и резервистами. На постах им выдают оружие и обмундирование. Даже не автомат, а натовские ботинки, чтобы там ни говорили, делают воином любого мужчину.
Навстречу изредка попадаются беженцы из сел. Никто ничего толком не знает. Мы наступаем или на нас – информации нет. Грузинские колонны заканчиваются, и километра через два, откуда ни возьмись, появляется пост российских миротворцев. Быть российским миротворцем в эту минуту тяжело: никто не объяснил, надо ли помогать своим и стрелять в грузин или все-таки статус не позволяет. Всем страшно, все уже знают, что грузинские военные 15 миротворцев уничтожили. Причем как-то очень вероломно. По слухам, чуть ли не сослуживцы, во время совместного обеда.
Не страшно только жителям соседнего села Мегврекиси Они считают трусостью пригибаться, даже когда работает снайпер. Пожилой грузин везет нас на свой огород с заговорщицким видом. Обещает показать что-то интересное. Интересным оказываются три неразорвавшиеся кассетные бомбы неясной национальной принадлежности. А также корова, вся в осколках и от стресса переставшая давать молоко. На то, что молоко вернется, хозяин надеется. А вот что делать с бомбами, не решил. Пока просто накрыл их тарными ящиками. Для безопасности.
Безопасность кончается, когда начинается бомбежка. Российская авиация выцеливает грузинских снайперов в здании, похожем на недостроенный кирпичный цех. Это совсем близко от поста миротворцев. Мы запираемся с ними в бункере, накрываем голову матрасами.
– И кому на хрен сдалась такая война? – говорят все хором практически.
Сквозь матрасы мы начинаем говорить об отвлеченном. Так советуют поступать психологи, когда страшно. У российских миротворцев отвлеченный предмет – еда. Ее давно не привозили. И вообще не очень понятно, знают ли о существовании нашего поста в Южной Осетии и в Гори.
Речь заходит об осетинских трехслойных пирогах со шпинатом и грузинском чахохбили...